Я сидел на кровати в своей комнате, на ногах чинно разлеглось одеяло, а я занимался тем, что замечал момент, когда все только начинает казаться картонным. Я завороженно отматывал эффект назад, затем снова не прилагая усилий возвращал всему двухмерность. Это то, что происходит с человеком в одиночестве, когда он думает о других. Я тогда решил, что справедливее будет вообще не думать о тебе, пока ты не рядом. Любимые люди не должны становиться плоскими. Но знаешь, у меня получалось плохо. Сошло бы это за причину быть с тобой чаще? Вряд ли. Потому мне пришлось здорово преуспеть в забывании. Теперь я могу забыть абсолютно все, это даже вошло в привычку. Что-то плохое случилось? Надо быстрее забыть. За что-то стало совестно? Насыпем щепотку из происшествия в кашу в голове и сварим до полной готовности. У меня там гравитации не сущесуществует, все парит, смешивается, теряется, путешествует наугад…
Я ничего не чувствую. И к тебе тоже не чувствовал, пока не увидел впервые за долгое время. Я не особенно скучаю, потому что знаю, что где-то ты все равно есть.
Если болит, значит, живое?
А мне не болит.
Так раньте же меня поглубже, кто-нибудь.

Мне хочется оборвать нагнетение как можно быстрее, скинуть напряжение. Обнять ее, сжать в охапку со всех отчаянных сил. Мне снится по ночам, как наши пальцы сплетаются. Она нужна мне. Я всегда считал идиотскими сравнения людей с наркотиками, но вынужден признать, что глубоко зависим. Я научусь сопротивляться.

- Театральным жестом она смахнула пепел с чужой стремительно догорающей самооценки, предварительно аккуратно стянув перчатки: пальчик за пальчиком, как и положено. Не пачкаться же, в самом деле, о побочные эффекты своей тонкой психологической работы. А снисходительной быть необходимо, во имя поддержания образа.
Она читала мне вслух свои заметки, разная, в тон каждой. В этой надменно и ясно, будто вот-вот звонко рассмеется. Я смотрел на нее и не мог не улыбаться. Она объясняла, откуда берет начало, почему именно эти сравнения, что причина. Мне было искренне любопытно, но - и я прекрасно это понимал - из-за огней в ее глазах. Нет, я не влюблен. Влюбленные не сомневаются. Для них приговор уже вынесен. А я смотрю в эти чистые золотисто-карие глаза и свечусь от легкости. Я знаю: отвернусь - и забыть не составит труда.
Пока еще.

Солнечные пятна на зеленом ковре заставляли улыбаться всех присутствующих, кроме меня. Возможно, это было связано с тем, что одной ногой я уже отсутствовал в гостиной, но сейчас я склоняюсь к мысли, что ноги пытались соответствовать разуму. Я не был в настроении ни улыбаться, ни жмуриться от яркости, ни наслаждаться сочностью цвета. Она же наоборот, светилась под стать ковру, рассыпалась разнообразными эмоциями-искрами в глаза присутствующих. Звонкость ее смеха особенно болезненно ощущал бокал, который она держала между тонкими пальцами, указательным и средним, и я, в чем признаваться себе решительно не хотел. В тот момент, когда вторая моя нога оказалась в коридоре, осознание с кровью ударило в голову.
Раз, два. Два года. Я не выходил из комнаты уже два года. Я мыслями с этой женщиной, где бы она ни была. Ради чего? Два года моей жизни ради признания одним человеком?
За это время я скорее задушил ту свободу, для которой так старательно расчищал в себе место годами. Задушил всеми навязанными правилами, по которым пытался уговорить себя жить, критериями, которым пытался соответствовать. Я кричал: "Заметь меня! Я тут, видишь? Я то, что тебе нужно!" Мне так было важно добиться ее любви, что я совершенно забыл о том, что мне нужно от себя самого.
И вот, я вновь оказался непонятым. Оскорбленным этим непониманием до глубины души. Не сдвинувшимся в нужном направлении ни на шаг. Давно уже пора было идти дальше, и я это прекрасно знал.
Я надел пальто, проверил наличие сигарет и ушел, тихо заперев двери. Уже на улице я вспомнил, что ключи от машины лежали в ее сумочке. "Тем лучше, - подумал я. - Прогулка по отрезвляюще холодной улице - именно то, что необходимо".

Подперев голову рукой, я наблюдал, как она одевается. Брюки скользят вверх, застывают, достигнув талии. Сужаются еле заметно…
Она злилась. О да! Она по-настоящему злилась. Я смотрел на ее изящную спину с сожалением, граничащим с так и не определенным мной щемливым, горьким, но теплым чувством.
Люди хрупкие, это правда. Правда, не применимая к ней сейчас. И от этой ее невосприимчивости мне было невыносимо печально.
Я мог сказать что угодно, меня никто не пытался заставить молчать. Я мог говорить язвительно, зло, равнодушно, горячо или ласково. Фальшиво или от чистого сердца. Это не вызвало бы никакой ответной реакции.
Поэтому я просто сидел и молчал, пока она не застегнула последнюю пуговицу на блузке.
Когда она ушла, ключей на столе не было.

Прикинув, сколько будет стоить такси до вокзала, шурша деньгами в кармане, я вдруг понял, что от меня ничего не зависит. Вернее, зависит, причем, все. Но ведь я сам еще как зависим! Я хочу. Я хочу понять, что чувствует этот человек, сидящий в поезде, подперев рукой щеку, смотря не успевающим фокусироваться взглядом в окно. О чем она думает, изредка переводя взгляд на свое бледное недостоверное отражение. В ней столько тепла. А во мне столько страха.
Сердце стучало как колокол, руки дрожали. Я сглотнул и посмотрел на часы. Нет, нельзя мне приезжать раньше. Стоило ли вообще предлагать ее встречать.
Дурак.

- Моя реальность иногда напоминает нечто вроде принуждения, - сказал он мне сегодня, потушив сигарету о мокрый фонарный столб. - Как будто сзади к шее приставлена чья-то рука, которая вот-вот сожмет пальцы на коже, и этот кто-то, язвительно процедив что-то желчное и презрительное, ткнет тебя носом в… Не знаю. Нечто неприятное.
Он не смотрел на меня. Куда-то на влажный асфальт, нахмурив брови. У него нервный тик, постоянно трет указательный палец большим.
- А ты так привык, - продолжил он, - что нет сил. И страха тоже. И злости. Вообще ничего нет, кроме навязчивой спешки, этого постоянного ожидания, что тебя вот-вот…
Он оскалился и сжав пальцы на чем-то невидимом с силой опустил руку вниз так, что русые волосы посыпались на лоб. Затем неожиданно усмехнулся и посветлел.
- Расслабься, это фигня все. Погнали, а то еще до дождя договоримся.