Это не начало, и даже не середина. Я находилась в темной комнате, подсвеченной неярким красным светом, воздух в которой казался густым. Наедине с фотографиями, развешенными на верёвке, протянутой над столом от одной стены к другой. Помню улыбающиеся лица, ощущение несколько отстранённого интереса с лёгкими тёплыми нотками. Незначительную тревогу на задворках разума, что кто-то вот-вот зайдёт сюда. Тихие, приятные на слух, но неразборчивые голоса за дверью. Я вышла и оказалась на улице, залитой ярким солнечным светом, рядом с бассейном и десятком радостных людей, среди которых было несколько знакомых. Одним из этих людей была она, человек, который так или иначе беспокоит мой разум вот уже почти 2 года, хотя в жизни моей ее уже нет. Она была особенно весела, собираясь прыгать в этот бассейн, и меня не замечала совсем. Я была рада, что могу остаться незамеченной, но вместе с тем ощущала грусть и недосказанность, преследующую меня с момента последнего нашего настоящего разговора. Почему? Почему она постоянно тут, в моей голове?
Ход моих мыслей прервал парень, для которого я была достаточно заметна и осязаема, чтобы взять меня за локоть и дружелюбно предложить отойти подальше от брызг. Мы разговорились, я поспрашивала про ее жизнь. Оказалось, она беременна, но отрицает это всеми силами. Он говорил это шепотом, хотя мы стояли на балконе второго этажа, в темном коридоре которого не было ни души. Он заговорчески посмотрел на меня.
- Люди теперь не говорят об этом открыто. Более того, беременность скрывают максимально долго, и все вокруг играют в эту игру. Ну… ты же знаешь, детей у родителей забирают и отдают государству. Многие не способны это принять. Многие хотели бы жить так, будто этого нет.
Он закурил, повисло молчание. Мы долго смотрели вниз на бассейн, радостные лица, мелькающие в нем, брызги, не имеющие шанса долететь до нас. Когда я собиралась уходить, он остановил меня, взяв за запястье, посмотрел в глаза, вложив в ладонь какой-то ключ и клочок свёрнутой бумаги, и ровным тихим голосом сказал:
- Это тебе, просили передать. Прямо по коридору, затем направо, третья дверь.
Я спрятала руку в карман, не задавая вопросов, которые роились в голове, интуитивно ощущая, что он уже сделал больше, чем мог.
- Удачи! - крикнул он, когда я практически свернула направо. Я еле заметно улыбнулась, внутри все сжалось.

***
Снова темнота, голоса доносились откуда-то издалека, я еле разбирала их. Меня кто-то звал. Первое, что я ощутила отчетливо, - сырость, прохладный воздух, звук колес на мостовой, звук дождя. Ко мне постепенно вернулось зрение. Все вокруг было приятно, расслабляюще серым. Серая блестящая мостовая, серое белесое небо, завеса дождя, серая река под мостом, по которому мы ехали на темно-сером автомобиле. Оттенки синего, фиолетового и коричневого едва ли разбавили цветовую гамму. Я поняла, что нахожусь в чем-то, напоминающем Форд начала 20 века. Рядом со мной сидели три женщины, и хотя разговоры прекратились, ощущение суеты осталось, напряжение ощущалось физически. Автомобиль остановился, одна из женщин заплатила водителю, одна осталась в машине, кто-то сзади практически вытолкнул меня наружу. Ноги опустились в лужу с характерным звуком и мгновенно намокли, но я не ощущала влажности, я не ощущала холода. Я ощущала тревогу и сосредоточенность, все тот же отстранённый интерес и вовлеченность. Звук дождя мягко окутывал, действовал умиротворяюще, растворял тревогу, доводя её концентрацию до совершенства. Все вместе мы быстро направились к зданию неподалёку, под навес.
- Держи, - одна из женщин, та, что помоложе, передала небольшой свёрток пожилой. - Это импланты. Пока только первая партия. Да, мало, я знаю, но мы сможем больше. Ты найдёшь нас в магазине PHLOEM, деньги получишь на месте. Удачи тебе.
Она перевела взгляд на меня.
- Вам.
Девушка с золотистыми волосами накинула серый капюшон на голову и стремительно ушла в сторону здания в конце улицы.
- Пойдем, - окликнула меня пожилая тучная женщина.
Я ощутила ее руку у себя на спине и поняла, кто вытолкнул меня из автомобиля. Неприятно, но, видимо, необходимо. Мы поспешили к противоположной стороне улицы, она что-то быстро говорила мне, я кивала, но все окружающее пространство постепенно исчезало. Сперва звуки, затем чувства, и, наконец, серый город заполнила тьма.

***

- Юль! Юль, как тебе?
Моя мама смеялась, надевая на голову смешную пушистую белую шапку. Мы какое-то время уже ходили по торговому центру, она говорила со мной о последних новостях, я давала краткие ответы на ее многочисленные вопросы.
- Тебе очень идет, - ответила я, думая в первую очередь о ее жизнерадостной улыбке. - Будешь брать?
- Не знаю…
Она несколько раз еще подвигала шапку на голове, выдвинула подбородок вперед, покрутилась перед зеркалом, осмотрела себя через плечо, наклонила голову вниз. Затем, сняв шапку, все же решила повесить ее обратно, проводив одобрительным взглядом с едва различимыми нотками зависти, как бы говорящим "да, ты хорошо будешь смотреться, и мне немножко жаль тебя тут оставлять, но наши дороги на этом расходятся". В маме мне всегда нравился этот жизнеутверждающий настрой. Эта способность идти вперед с гордо поднятой головой. Я улыбнулась уголком губ и пошла вдоль витрин дальше. Мы собирались пойти в кофейню, повернув направо, однако я заметила в одном из магазинов высокую стройную элегантно одетую девушку, владелицу магазина. Ее волосы с косым пробором были завязаны в тугой блестящий узел на затылке, на ней был идеально сидящий шоколадного цвета пиджак и строгая белоснежная юбка, подчеркивающая талию. И хотя внешне она чем-то напоминала стюардессу, необъяснимое знание того, что эта девушка никому не подчиняется и, тем более, не прислуживает, следовало вместе с ней и было безоговорочным. Заметив меня, она замедлила шаг, затем и вовсе остановилась. Уверенным движением девушка выдвинула ящик стола, достала оттуда конверт и папку с бумагами и направилась ко мне.
- Мам, ты иди, я сейчас буду.
Я отошла немного в сторону. Звук каблуков отражался от стеклянных витрин, пола, приятно щекотал нервы. Я посмотрела по сторонам, но в коридорах практически не было людей, все толпились возле кофейни.
- Держи, - она отдала мне папку и довольно толстый конверт.
К своему удивлению я заметила торчащие из него купюры. Она словила мой взгляд.
- Это на сопутствующие расходы и на жизнь. В папке все есть, все необходимые документы. Тебя найдут, не переживай об этом.
Во взгляде этой девушки не было и тени сомнения или тревоги. У меня даже возникла мысль, что это красивое лицо не знало жеманства, ужимок, отвращения или ненависти. Она была сдержанной, элегантной, очевидно, весьма сообразительной и умной, но вместе с тем настолько простой, искренней и по-человечески теплой, что я не смогла придумать ни слова в ответ, потратив все внимание и время на попытку впитать это и воспринять до конца.
Когда она уходила, я прочитала вывеску. "PHLOEM".

***

Мне иногда просто кажется, что я не стараюсь жить. Но почему так происходит, ответить себе не могу. В какой момент мне стало не так важно? В какой момент я забил болт на себя, на свои чувства и на все вокруг, кроме слабой надежды хорошенько испугаться невозвратности?

Иногда мне кажется, что хуже меня человека просто не существует. Не потому что я настолько плох, а потому что выдаю себя за образец морали. Даже не выдаю, меня просто таким считают, послушав, что я говорю.
Все эти полумотивы, полужелания, мысли-тени, что я ловлю внутри себя.
Веди себя так, будто ты полон достоинства, главное верить. Но если ты снова и снова, снова и снова думаешь "плохие" мысли, недоговариваешь правду и теряешь нить своего же повествования, разве это не характеризует тебя?

Два человека, усмехаясь, говорят, что постоянно врут. Один имеет в виду спектр от "на пять минут позже" до "я в порядке". Второй - от "я сочувствую тебе" и "я тебя люблю" до "я с друзьями".

Я хочу быть простым как две копейки.

Чувствую ничего, кроме растерянности и боли в животе.

Я тебя ненавижу. За твою слабость, за твою вину, за неспособность быть великодушной по отношению ко мне, за нежелание меня понимать, за неспособность поступаться своими интересами, за отсутствие самоотдачи, за отсутствие бережного отношения ко мне, за твою неуверенность в нас, за нежелание быть лучше, за то что ты убила мои чувства.
Потому что они были самым прекрасным, что у меня оставалось. А теперь я могу только злиться и обвинять. Потому что во мне больше нет веры, потому что я не могу тобой восхищаться больше и не могу искренне быть тебе опорой.
Потому что теперь я как ты.

Но во всей этой ситуации есть один большой несомненный плюс: треугольник Карпмана я ненавижу даже сильнее.

Нет, теперь я тебя не ненавижу, нет, я больше тебя не виню. Я снова начал чувствовать себя живым и благодарным. И я снова могу смотреть незамутненным чистым взглядом. И может хоть на этот раз это окажется сильнее тебя.
Но я, пожалуй, отложу свои ожидания в сторону.

Нет, это не те же грабли.
Смотрите, у них немножко другая форма ручки и зубчиков на один меньше.
Да и я уже совсем не тот, что раньше.
В этот раз, конечно, будет не так.

Снова сны.
Привет, давно тебя не было, был рад пообщаться, хотя бы по телефону.
Мне нужен повод.

Когда она внезапно спрашивала, где я, я всегда отвечал "недалеко от тебя".
Чтобы она не могла сказать "В другом конце города? Тогда не надо".

И снова всепоглощающая пустота и отсутствие интереса к жизни. Привет. Чем мы с тобой займемся?
Бумага просто бумага, грифель просто грифель, глупые бессмысленные полосы, изображающие лицо, и нет ни удовольствия, ни смысла. Мне стыдно за это, я хочу это спрятать. Куда делся этот амбициозный чувствующий хоть что-то хрен? Куда - его желания?

Теперь, когда я ощущаю себя живее всех живых, с привкусом горечи и желания, спешки и страсти…
Я хочу быть счастливым. Я хочу счастья. Я хочу множить его каждый раз, когда оно стоит на своих этих тоненьких ножках достаточно крепко, чтобы не колыхаться на ветру чужой неуверенности и пессимизма. Я хочу чтобы оно поменяло форму и стало терпким наполняющим жизнью сиропом, нежно и мягко обволакивающим все на своем пути.
Я хочу стать красивым!

*****
Я приду и потребую от твоей души свое. Ту силу и красоту, что я помню, в полной уверенности, что они там есть. И ты не сможешь мне не поверить. И ты найдешь их там.

И в самом деле, я совсем не виню тебя в том, что ты меня не любишь. Не виню. Я тебя понимаю, и даже сочувствую. Ты бы очень хотела, и ты бы любила, если бы я был таким, каким должен стать. Не ради тебя стать, а ради того, чтобы мир стал красивее, чтобы все сложилось и расцвело. Если бы почва становилась твердой от моих шагов, а мир - ярче и светлее от моего взгляда.
И я этого тоже очень хочу. И я буду стараться.

К черту. Не могу больше это выносить.

Он испытывал пренебрежение к рафинированному счастью, презрение к коллекционерам всего самого лучшего и эстетичного. К коллекционерам вообще. Ему казалось, что это разрушает что-то важное, что любовь к миру ускользает в этой вечной гонке, в этих узких рамках придирчивости и неутолимости.
Я молчал, когда он разговаривал об этом со мной. Я чувствовал, что он в чем-то прав, но не понимал, как можно любить мир больше, чем фантазию. Больше, чем его лучшую версию в мельчайших деталях вокруг себя.
А она понимала. Тоже молча.
И тогда я придумал для себя компромисс, который заключался в том, чтобы собирать вокруг себя не лучшее, а соответствующее себе. Расширить рамки, не слишком изменяя себя.
И вот тут я понял, что совсем себя не знаю.

Наступает новая эра меня. Она уже наступила.
Я начинаю спрашивать себя, действительно ли я что-то испытываю, а не только объясняю себе это такими эмоциями.
Это важные вопросы, учитывая, как мало и одновременно много я чувствую.

Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю.
Я буду говорить это, пока не почувствую это снова.

Я тебя ненавижу.
Ты разрушаешь все хорошее, что во мне есть.