Подушечками пальцев аккуратно перебирает короткую шерсть кошки и говорит:
- Смотри.
Я смотрю. Ни черта не вижу. Да и мысли мои, честно говоря, совершенно в другом месте: на кончиках ее пальцев, поднимаясь к запястью и выше, выше, по ходу просвечивающихся вен…
- У нее явно тут что-то есть, я чувствую какое-то возвышение… Ты меня слышишь?
Слышу. Слышу, да.
Все планы рухнули. Не потерять бы контроль, теряя контроль.

Жестокость.
Сегодняя я расскажу о ней в выгодном свете.
Люди - такие неимоверные сволочи, которые очень любят жалеть себя и класть мягкие шелковые подушечки под свою задницу. Мягкие шелковые подушечки, к которым они привыкают, и уже не хотят с ними расставаться, даже если они чужие и навремя позаимствованные.
Жестокость к себе - единственная в своем роде госпожа, что способна провести вас по устойчивым кочкам болот жизни. Когда вы чувствуете, что вас достало держаться курса, когда идти нет сил, когда проще оступиться, соскользнуть и оказаться в трясине, позволить ей затянуть вас и освободить от бремени похода, вот тогда жестокость к себе способна сотворить чудо.

От меня несет счастьем как безумием.

"Наши отношения -《вакуумный》мирок, источником света и тепла в котором является искра интереса на поленьях воспоминаний".
Ты смеялась с собственного пафоса, но не смогла бы сказать лучше.
____________________

Тем временем вот он, я. Дезинформированный, в полном смятении, не понимающий ни черта мальчик, прикрывающийся авторитетностью заявлений и показным равнодушием. И оно, равнодушие, как тонкая пленка, которая вот-вот порвется, и хрен его знает, что вырвется наружу первым.

Чудесные люди, красивые лица, калейдоскоп грязно-серых карикатур.
Давай, еще одно усилие, - и ты точно почувствуешь это. Давай, поэкспериментируй над углами обзора. Давай, имитируй, продолжай. Выдерживай.
Вместо того, чтобы запустить свои руки по локоть в темную вязкую сущность, быть честным до костей, отрицая существование "чего-то еще".

Что-то еще - это пустота. Всегда была она. Прими это сейчас, и возможно когда-нибудь боль от этой мысли уйдет.
Но ты ведь все равно ищешь.

Я хочу, чтобы за моими словами стоял целый мир. Я хочу вместить его. Назвать его "Больше, чем просто Основание" и трепетно хранить от чужих непонятливых взглядов. Я хотел бы заполнить пробелы, наслоив информацию, как этажи, друг на друга. Знать все солнечные улочки и на ощупь ориентироваться в темных переулках. Создавать, дополнять, улучшать, помогать. Я хотел бы открывать этот мир постепенно и со вкусом тому, кто сможет оценить его, понять и сделать лучше.
Наука.
Только здесь я могу признаваться себе в своих амбициях.
Потому что я умею смотреть в зеркало.

Жизнь - навязчивая мастурбация.
Я пьян, мне хочется разбиться на машине, попасть в любую аварию, случайно упасть под последний поезд в метро. Родные поплачут и успокоятся. Возможно, люди, чьи решения зависят от меня, вздохнут с облегчением. Возможно, трагедия даже привнесет нотку разнообразия в чью-то жизнь. Сойдет за альтруизм, за послевкусие моего недолгого существования?
Что меня держит здесь? Ответственность? Актерские способности?
Я не боюсь смерти.

Боюсь ли я жизни?

Ты хочешь, но не помнишь. Ты помнишь, что хотел.
Доверяешь ли ты себе вчерашнему?
И вот теперь у тебя нет никаких чувств. Ты смотришь на себя в зеркало, а там достаточно пусто. Достаточно для того, чтобы тебе было не на что опереться. Ты не знаешь, что тебе чувствовать, и ищешь сильный раздражитель, вызывающий безусловную реакцию, дабы ощутить, что к чему. Ты радуешься, что боль при тебе.
Я хотел. Я это помню. Но как только двери закрываются и я вытираю твой образ с обратной стороны век, вытесняю его из оперативной памяти, как только кровь очищается от пульсирующего счастья, я исключительно свой.

Идея. Надежда.
Она нужна людям для создания веры в. Для составления умозрительной туманной карты собственного путешествия и конечного пункта.
Надежда. Отчаяние.
Я никак не могу собраться и отпустить.
Я рисую черточки. Их почти не видно из-за тумана. И, как в самом ужасном сне, камера медленно отдаляется все дальше от главного героя, и перед зрителем возникает наполненная навязчивым безумием картина: бесконечная стена тумана с миллионами почти хаотичных чертовых еле заметных черточек и маленький человек в центре, с болезненным видом лепечущий что-то несвязное, мычащий, неистово сдирающий слои графита с карандаша в попытках эти черточки сделать отчетливей, в попытках нарисовать Путь.
Миллионы начатых Путей, брошенных идей и маленький, полный несоразмерным страхом, человек.
Это то, что живет в темном углу моего сознания.
Это то, что меня парализует.

События, происходящие в мире, затрагивают меня так же, как хомячка в стеклянной клетке зоомагазина мытье полов в соседней комнате. Я могу услышать подозрительные звуки, видеть мельтешащие тела, от которых разит опасностью даже сквозь сплав оксидов, но все еще оставаться к этому глубоко равнодушным.

Я все жду, когда не смогу выдерживать. Но, по всей видимости, я резиновый. Качественная резина из натурального каучука. Я скучаю по тем временам, когда был деревом.

- Если белый - цвет пустоты, то я снег, - говорила она с надломленной усмешкой на лице.
Я столько раз спасал ее. От одиночества, убийственной печали, скуки или хандры. Я так часто ее спасал, что она перестала меня замечать. Конечно, это дает мне преимущества. Конечно, уязвим тот, кто слеп. И разумеется, мне не обидно. Такая глупость, как обида, пускай останется тому, кто заставляет ее прибегать к моей помощи каждый чертов раз.
Я зол. Всего лишь зол.
Я не смею говорить себе, что этот раз будет последним. Не будет. Но он неотвратимо приближается, и когда я почувствую, что момент настал, в словах уже не будет смысла. Улыбнувшись, я открою ей глаза, и она проиграет. А у меня не будет причин оставаться.
Но пока я выжидаю, словно хищник, когда во мне не останется ни капли жалости, нежности или надежды на… Что? На ответные чувства? На то, что она окажется умнее/смелее/сильнее?
Смешно.
Нет. На этот раз я обниму ее и ласково поглажу по голове, закрыв двери из-за сквозняка.
Пока тлеет уголек.

Мы сидели в зале, говорили о незначительном. Настроение танцевало лезгинку, самоуверенность выползла наружу, учуяв отсутствие опасности. Я смеялся над ней, не без издевки легкомысленно сомневался в ее словах. Мне было хорошо, и я, не заметив перемены в ее настроении, опрометчиво продолжал. Как выяснилось несколько секунд спустя, ее внутренним весам в этот момент не хватало совсем немного, чтобы одна из чаш со звоном и бряканием грохнулась, задев сердце.
Ее глаза вспыхнули, из глубин на поверхность всплыло и затопило все отсеки радужки безумие. С хищным оскалом на лице, она подошла ближе, наклонилась к моей шее и медленно вонзила зубы. Трижды, с нарастающей болезненностью, по направлению к плечу. Затем ласково погладила, убрала прядь волос и томно проговорила:
- Я никому не собираюсь позволять себя унижать, любовь моя. Тем более, тебе.
Улыбнувшись, она ушла в ванную.
Я сидел парализованный, будто в ее укусах был яд. Меня настолько выбило из колеи, что я почти не дышал, и вместе с тем…
Я был в восторге.

Дорога струилась перед глазами голодным бесконечным потоком. Меня тянуло вперед. Желто-белые огни, оставшиеся за спиной, напоминали о себе зелеными пятнами на фоне плотной мазутной темноты. Съежившись, мысли неприятно кололись шипами, перекатывались в раскалывающейся от напряжения голове. Я шел не останавливаясь, отдавая влажной земле всю нервозность. Я прыгал по дороге вперед, все увеличивая скорость, будто пытался уменьшить боль от свежих мозолей, начинающих нестерпимо болеть при первой же попытке остановиться. Через несколько десятков минут к моему сознанию снаружи прорвался мой собственный голос:
- Идиот, господи, какой же… Придурок… Кто тебя просил?.. Ну вот нахрена?!
Терпеть не могу совершать ошибки. Они собираются скрежетом в голове, на зубах. Желанием покурить, хотя давно бросил. Желанием нарисовать некрасивый неровный надрез на коже, чтобы отвлечься на боль. Мне не поможет страсть, я не хочу использовать ее таким образом. Это неправильно. В такие часы я выбиваюсь из сил, опускаюсь на первую попавшуюся относительно горизонтальную поверхность, и долго там сижу, смотря в одну точку.
В этот раз меня подкосило на лестничной клетке, в своем доме, на чужом этаже. Мыслей не было. Желания возвращаться домой тоже. Домой к кому? К ней. К самой идеальной в мире девушке, любящей и нежной. Как мне объяснить ей, что я смотрю сквозь, что бы ни пытался делать? Что я понятия не имею, законспирировшаяся ли это трусость перед совместным будущим или банальная и горькая неспособность до конца понять друг друга? Что я хотел бы чувствовать себя открытым и живым, что я не могу выдержать груз еще чьей-то ответственности, кроме своей. Что есть человек… Что есть один важный человек… И одно полное глубокой трепетной нежности сердце.
Исчезнуть. Или заставить исчезнуть память.
Но я. Не. Хочу. Так.
Ничье сердце не заслуживает такого.

Я сидел на кровати в своей комнате, на ногах чинно разлеглось одеяло, а я занимался тем, что замечал момент, когда все только начинает казаться картонным. Я завороженно отматывал эффект назад, затем снова не прилагая усилий возвращал всему двухмерность. Это то, что происходит с человеком в одиночестве, когда он думает о других. Я тогда решил, что справедливее будет вообще не думать о тебе, пока ты не рядом. Любимые люди не должны становиться плоскими. Но знаешь, у меня получалось плохо. Сошло бы это за причину быть с тобой чаще? Вряд ли. Потому мне пришлось здорово преуспеть в забывании. Теперь я могу забыть абсолютно все, это даже вошло в привычку. Что-то плохое случилось? Надо быстрее забыть. За что-то стало совестно? Насыпем щепотку из происшествия в кашу в голове и сварим до полной готовности. У меня там гравитации не сущесуществует, все парит, смешивается, теряется, путешествует наугад…
Я ничего не чувствую. И к тебе тоже не чувствовал, пока не увидел впервые за долгое время. Я не особенно скучаю, потому что знаю, что где-то ты все равно есть.
Если болит, значит, живое?
А мне не болит.
Так раньте же меня поглубже, кто-нибудь.

Мне хочется оборвать нагнетение как можно быстрее, скинуть напряжение. Обнять ее, сжать в охапку со всех отчаянных сил. Мне снится по ночам, как наши пальцы сплетаются. Она нужна мне. Я всегда считал идиотскими сравнения людей с наркотиками, но вынужден признать, что глубоко зависим. Я научусь сопротивляться.