Подперев голову рукой, я наблюдал, как она одевается. Брюки скользят вверх, застывают, достигнув талии. Сужаются еле заметно…
Она злилась. О да! Она по-настоящему злилась. Я смотрел на ее изящную спину с сожалением, граничащим с так и не определенным мной щемливым, горьким, но теплым чувством.
Люди хрупкие, это правда. Правда, не применимая к ней сейчас. И от этой ее невосприимчивости мне было невыносимо печально.
Я мог сказать что угодно, меня никто не пытался заставить молчать. Я мог говорить язвительно, зло, равнодушно, горячо или ласково. Фальшиво или от чистого сердца. Это не вызвало бы никакой ответной реакции.
Поэтому я просто сидел и молчал, пока она не застегнула последнюю пуговицу на блузке.
Когда она ушла, ключей на столе не было.